Обвинительные клоны

В этом проекте не сказано ничего нового. Всё описано до нас. Ещё в 2014 году фонд «Общественный вердикт» выпустил книгу «Правоохранительная деятельность в России», в которой объяснил, как всё устроено и почему система работает именно так — эта книга актуальна до сих пор. С 2014 года об устройстве системы в своих публикациях пишет Медиазона. В 2019 году книгу «Невиновные под следствием» выпустил руководитель юридического департамента фонда «Русь сидящая» Алексей Федяров. Также в 2019 году, после того, как журналиста Ивана Голунова обвинили в наркодилерстве, подбросив ему наркотики, «Медуза» запустила проект Голунов, посвящённый реформе правоохранительной системы в России.

Зачем тогда мы всё это написали? Потому что хотим вывести тему за границы аудитории, которая итак понимает, что с системой не всё в порядке (или всё не в порядке). Вы можете не следить за тем, что пишет «Медиазона» или «Голунов» — в конце концов, это непросто, требует и временных и моральных усилий. Если вы не интересуетесь темой работы полиции и судов профессионально, то, вероятно, никогда не прочтёте книгу «Общественного вердикта» или книгу Федярова. И это нормально.

Но вы можете потратить четверть часа на проект «Обвинительные клоны», чтобы больше не говорить: «Ну, раз суд признал виновным — значит, есть за что». Чтобы не думать: «Суд разберётся». И чтобы понимать: даже если вы ведёте тихую жизнь обывателя, сторонитесь любой политической и гражданской активности — в какой-то момент вы сами, ваши друзья, коллеги или близкие могут оказаться на скамье подсудимых и за решёткой просто потому, что попались под руку.

Село Чернышёво Пензенской области. Местного жителя Владимира Телюфанова раздели до пояса снизу, облили чем-то горючим и подожгли на поле возле села. Сильно обгорел, но выжил. Ноги ампутировали.

«Виновника» – предпринимателя и бывшего местного депутата Алексея Шулимова – нашли на следующий день. И мотивы тоже «нашлись». Давным-давно Телюфанов обещал продать Шулимову пай земли и взял задаток — четыре тысячи рублей. Но переоформлять землю не спешил, из-за чего возник конфликт. Говорят, «продавец» даже по лицу от покупателя получил.

Вроде бы, всё сходится. Однако в день поджога Шулимов был совсем в других местах. Есть свидетельские показания, есть данные о геолокации с трекера – они не заинтересовали ни следствие, ни суд. Были также записи с камер видеонаблюдения, но следствие их не запросило вовремя, и записи стёрли. Сам пострадавший во время совершения против него противоправных действий «с особой жестокостью» был сильно пьян и сначала ничего не помнил. Потом начал вспоминать, но каждый раз по-разному.

Обвинение построено на показаниях ещё одного местного жителя Александра Сунакина. В тот день он помогал Шулимову работать. Сначала проходил подельником, потом стал свидетелем. Позже он сознался в оговоре, сообщил о насилии и давлении со стороны сотрудников правоохранительных органов, но и этим словам суд не придал значения.

Есть также свидетель, который видел как от горящего Телюфанова убегал другой местный житель. Он, как говорят деревенские, глухонемой и не вполне адекватный. Следствие этот человек также не заинтересовал.

Предприниматель Алексей Шулимов помогал селу, чем мог — сам окашивал улицы, разводил скот, подвозил односельчан до города. А ещё постоянно писал обращения местным властям, требуя решения различных проблем посёлка – с дорогами, водоснабжением и так далее. Родные Алексея рассказывают, что несколько лет назад начались неприятности: в магазин Шулимова пришла проверка Роспотребнадзора, потом его оштрафовали за неоформленную как надо рекламу, а затем и вовсе явились с обыском в дом, из-за анонимного обвинения в краже мотоблока.

Шулимова приговорили к девяти годам колонии и штрафу, больше миллиона рублей. Имущество готовят к продаже за долги. Апелляционный суд проигран.

Смотреть видеоисторию Алексея Шулимова (рассказывают родные, свидетель, адвокат)

Подробней: Мужское и женское

Как говорится в обвинительном заключении, глава администрации Иштымбальского сельского поселения в республике Марий Эл Леонид Багаев, «в результате целенаправленных, противоправных и умышленных действий, незаконно, вопреки интересам службы и из корыстной заинтересованности, связанной с повышением личного материального благосостояния... совершил присвоение, то есть хищение вверенных денежных средств на сумму 7 698 рублей...». Из них 2 417 рублей — премия в честь 90-летия республики, 2 000 рублей — за участие в спартакиаде работников муниципальных образований и и 3 281 рубль — в честь Дня работника местного самоуправления.

Изначально Багаеву насчитали под полмиллиона хищений, но следствие шло, и в итоге размер похищенного сильно уменьшился. Заявление на Багаева написал председатель местного собрания депутатов поселения Николай Золотарёв, который при этом сам же подписывал документы, разрешающие выплату премий главе администрации. На суде Золотарёв признался, что испытывает личную неприязнь к подсудимому.

Суд первой инстанции Багаева оправдал, но апелляционная инстанция с эти вердиктом не согласилась. Дело вновь вернулось в первую инстанцию, и суд вновь оправдал главу администрацию. Но и во второй раз апелляционная инстанция не согласилась с оправдательным приговором.

Суды над Леонидом Багаевым шли около двух лет. Лишь с третьего раза дело удалось закрыть за отсутствием состава преступления.

Смотреть видеоисторию Леонида Багаева (рассказывает сам Леонид Багаев)

Источник: 7x7

Бывший участковый, инструктор по сплавам Николай Смирнов сейчас отбывает наказание за преступление, которое расследовалось в Перми с массовыми нарушениями и фальсификациями. Смирнова вместе со знакомым — Сергеем Перевощиковым — приговорили к одиннадцати годам колонии строгого режима, признав виновным в покушении на убийство, совершенном группой лиц.

По версии следствия, Николай и Сергей нанесли девять ножевых ранений охраннику гипермаркета, с которым стала встречаться бывшая девушка Перевощикова. Мотив — ревность. Однако многочисленные нестыковки в деле изначально указывали на то, что тут не всё так просто. Обвиняемые утверждали, что потерпевший их оговорил.

Так, составление «словесного портрета» Смирнова потерпевшим, по документам следствия, происходило в тот день, когда охранник лежал с трубками во рту в реанимационном отделении и едва ли мог говорить. Позже он сам признал, что фамилию «Смирнов» впервые услышал от оперативника.

С места преступления по какой-то причине не была изъята бутылка, на которой могли остаться отпечатки пальцев нападавших. Также длительное время не удовлетворялись ходатайства Смирнова о предоставлении записи с камер видеонаблюдения магазина, в который тот заходил незадолго до нападения. Эти записи, по словам осуждённого, могли доказать его невиновность. Но следователь затянул с удовлетворением ходатайства до тех пор, пока срок хранения записей не вышел.

Странности касаются не только Смирнова, но и его приятеля Перевощикова. Потерпевший утверждал, что во время потасовки сбил с него очки. Их нашли на следующее утро на месте преступления. Однако следов ДНК Перевощикова на очках не обнаружено.

«Следствие будет делать всё, чтобы меня в тюрьму посадить надолго. Потому что они уже столько законов нарушили… Если я докажу свою невиновность — по шапке получат многие!» — писал Николай Смирнов из колонии.

Несколько раз Смирнов и Перевощиков пытались добиться возбуждения уголовного дела в отношении следователей Валентины Плешковой и Евгения Бугакова, которые вели это дело. Удалось только с четвёртой попытки. Обоих признали виновными в фальсификациях и приговорили к условным срокам. После этого приговор Смирнову и Перевощикову отменили, но после повторного рассмотрения только ужесточили, добавив штраф в 800 тысяч рублей. В октябре 2021 года приговор отменили повторно. «Были нарушены равноправие и состязательность сторон процесса. В ходе разбирательства в деле были отражены не все обстоятельства», — сообщили в пресс-службе краевого суда.

Источник: Медиазона, Звезда, 59.ru

Инвалид с детства Александр Кокочко полвека прожил в селе Кафтанчиково Томской области. Диагноз Александра — врождённое слабоумие. Многие местные жители заявляют, что от мужчины, который по своему развитию остановился на уровне шестилетки, никогда не исходила опасность. Напротив, они отпускали играть с ним своих детей. В ходе одной из таких игр всё и произошло.

«Дети сейчас у нас современные, увидели, что дурачок, ребятишкам по четыре−пять лет, уже есть какое-то понимание, что есть мальчики, есть девочки. Я своего брата спрашивал: он сказал, что они заставили его снять штаны и показать то, что там у него есть. Увидела эту ситуацию мать одной девочки и позвонила в полицию», — рассказал Сергей Кокочко, младший брат Александра.

После этого было следствие. Оно, по словам Сергея, «спрятало» документы об инвалидности брата, поэтому мужчина, страдающий слабоумием, был помещен в СИЗО. Александра обвинили в педофилии. Жители села массово начали собирать подписи в его защиту. Но следователи пришли к выводу, что мужчина сам проявил инициативу: «умышленно с целью удовлетворения своей сексуальной потребности», «осознавая», что потерпевшие не достигли четырнадцатилетнего возраста, «показывал» и «трогал».

Уже в ходе судебных разбирательств лечащий врач Александра Анисия Акольшина выступала в его защиту. Надеялась, что его оставят на свободе — под амбулаторным наблюдением.

«Одна ошибка была. Он официально никогда не был признан недееспособным. То есть, как положено, после совершеннолетия этого никто не сделал. И теперь его проводят по всем правилам, как педофила», — говорит Акольшина.

Из доказательств обвинения в суде были оглашены письменные показания детей пяти-шести лет. Полные, содержательные и с очень «взрослыми» формулировками. Больше подтверждений тому, что инвалид по собственной инициативе спустил штаны в присутствии детей, не было. Однако мужчину в итоге направили на принудительное лечение в психиатрическую больницу. Родственники и односельчане переживали за Александра, поскольку не были уверены в том, что он сможет выжить в условиях изоляции от общества и своих близких.

Александр провёл в психбольнице полтора годы. «Тем временем у 80-летней матери Кокочко случались сердечные приступы. Она всю жизнь с ним прожила, и вдруг ее ребенка забрали в психбольницу», — рассказывала адвокат мужчины. Сейчас Александр вернулся домой и живёт вместе с матерью.

Источник: ТВ-2

Студента и предпринимателя Виктора Ковешникова задержали по пути домой. Сильно избили. Выбили зубы, сломали нос, вывихнули руку. Два месяца в медизоляторе, затем суд, 228 статья, 10 лет колонии и 700 тысяч рублей штрафа за «покушение на сбыт наркотиков в крупном размере через Интернет».

Смывов (проверка ладоней на наличие следов наркотиков) не сделали, свидетелей не привлекали, оперативно-розыскное мероприятие проводили без полагающихся на то оснований. Момент, когда Виктор делает «закладку» не зафиксирован. Также никто не видел как оперативники изымают эту закладку из тайника, хотя по закону это должно быть задокументировано. Свидетелей привлекли только когда один оперативник передавал якобы найденную им закладку другому. QIWI-кошелёк, на который сотрудник ФСКН переводил деньги, Ковешникову не принадлежит.

Есть и нестыковки в рапорте оперативников. Согласно ему, в период с 11:40 до 12:15 Виктор Ковешников одновременно управлял своей машиной, переписывался с сотрудниками ФСКН, взвешивал и фасовал наркотики. После он и вовсе зашел в подъезд дома на одной улице и одновременно сделал «закладку» на другой.

«Моего сына как Ивана Голунова задержали: ни смывов, ни свидетелей. Только Виктора еще и осудили. Томик уголовного дела, по которому сыну десять лет дали, был совсем тоненький. Уже потом мы с мужем начали писать жалобы и обращения: в МВД, Следком, прокуратуру, даже в администрацию президента. Я два раза в месяц точно куда-нибудь пишу, но отовсюду отписки приходят и Верховный суд в пересмотре отказывает. Сейчас мы ждем ответа от ЕСПЧ — подали жалобы и туда», — говорит мама Виктора Любовь Ковешникова.

Отец Виктора пенсионер ФСБ, старший брат работает в судебной системе, мама тоже бывшая ФСБшница. Писали, жаловались в МВД, Следком, прокуратуру, даже в администрацию президента. Не помогло. Продолжают писать, Виктор продолжает сидеть.

Источник: ТВ-2

Глава крестьянско-фермерского хозяйства (КФХ) из Ровенского района Саратовской области Инна Свотнева была приговорена к трём годам колонии общего режима. За то, что КФХ, где она заведовала финансами, допустила налоговую ошибку при освоении государственных субсидий. Ошибка была исправлена ещё до того, как следователи возбудили уголовное дело, но на исход дела это не повлияло.

Крестьянско-фермерское хозяйство Свотневых — третье в районе по количеству обрабатываемых гектаров и размеру налогов, отчисляемых в бюджет. В какой-то момент фермеры недоглядели и допустили незначительное нарушение при отчислении налогов с заработной платы сотрудников. Вовремя спохватились, провели внутренний аудит и внесли недоплаченные налоги и взносы в пенсионный фонд. Всего — около ста тысяч рублей. «Нам и налоговая спасибо сказала, и пенсионный фонд», — говорит супруг Инны Сергей Свотнев и добавляет, что перед возбуждением уголовного дела в отношении его жены от сотрудников органов якобы поступали намёки на взятку в триста тысяч рублей. Фермер тогда только посмеялся — он был уверен в том, что нельзя наказать человека за исправленную ошибку, которая не принесла никому вреда. «Рано я смеялся», — говорил он потом.

У Инны родился ребёнок с генетическим заболеванием, за которым требуется особый уход. Только поэтому женщину не взяли под стражу в зале суда. Ей была предоставлена отсрочка наказания до исполнения сыну четырнадцати лет. «Я себя чувствую так, как будто стою перед несущимся на меня поездом, — говорила Инна журналистам после вынесения обвинительного приговора. — Конечно, я рада, что еду домой к детям. Но с приговором не согласна».

Дело получило серьёзную огласку в региональных и федеральных СМИ. После резонанса апелляционная инстанция отменила обвинительный приговор.

Смотреть видеоисторию Инны Свотневой (рассказывает супруг)

Источник: Свободные

Житель села Ключи в Пермском крае Юрий Могильников стал обвиняемым в убийстве собственного дяди. Это произошло после того, как он обнаружил тело родственника в запертом доме и вызвал полицию. Молодого человека отправили в колонию строгого режима на семь лет. Доказательства вины — отпечатки на стопке и признательные показания.

В деле нет ни очевидцев, ни орудия преступления. Отпечатки пальцев найдены только на стопке, родственникам её не показывают, и они уверены, что стопку взяли в доме Могильникова. При этом, по версии следствия, Юрий зарезал дядю после совместного распития спиртного, и отпечатки должны были остаться на посуде и окурках.

Адвокат у Юрия был по назначению и, по словам осуждённого, именно она посоветовала ему подписать признательные показания – «потому что так надо». Со слов Могильникова, следователи обещали проверить его на полиграфе, если он напишет признательное. Якобы сказали: если детектор лжи подтвердит, что ты не врёшь, мы просто порвём явку с повинной. Могильников поверил. «Потом следователи показали, какие и как наносить удары, когда приедем на следственный эксперимент. Мне казалось, что рано или поздно меня проверят на полиграфе, тогда стало бы ясно, что я никого не убивал», — отмечал Могильников в ходе следствия после того, как сменил адвоката.

Но на полиграфе никто проверять Юрия не стал. Как следует из протоколов дела, признательные показания из Юрия выбивали. Долгое время держали на допросе, не давая даже сесть — хотя у молодого человека была температура, он был болен. На свободу после допроса выпустили ночью, без верхней одежды и обуви — родственница молодого человека рассказывала, что на мороз он вышел босиком.

Смотреть видеоисторию Юрия Могильникова (рассказывают родные)

Источник: Звезда, радио Свобода

В приговоре сказано, что Алексей Ерыженский «имея умысел на незаконный сбыт наркотического средства, в целях получения материальной выгоды, за 500 рублей незаконно сбыл…» подставному лицу «Юрию» смесь табака с наркотическим средством. «Ерыженский А. В. понимал и осознавал, что совершает преступление, сбывая наркотическое средство Юрию, вину признал полностью, в содеянном раскаялся», — утверждается там же.

На тот момент Алексею было 26 лет. Инвалидность у него с восьми. В экспертном заключении, составленном в связи с возбуждением уголовного дела, сказано: «Ерыженский А. В. в период инкриминируемых ему деяний и в настоящее время не мог и не может в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими». Его диагноз — «умственная отсталость, умеренно выраженная дебильность». Суд эти доводы не учёл.

Соседи говорят, Алексей действительно и «травку» покуривал, и выпивал, но сбытчиком не был. «Лёшка? Торговал? Да ну что вы, у него же с головой, ну, сами понимаете», — говорят соседи. «Да, Лёшка больной человек, но он добрый. И простой», — рассказывает его друг Андрей. То же самое говорит мать: работящий, бескорыстный и бесхитростный. Она уверена, что следователи воспользовались умственной отсталостью её сына и добились нужных показаний. «У него ума бы не хватило [торговать наркотиками]», — оценивает ситуацию мать.

На воле у Алексея растёт сын Тимошка, за ним присматривает бабушка. На жизнь она зарабатывает шабашками — не может устроиться на постоянную работу, потому что надо приглядывать за внуком. Время от времени папа присылает деньги для сына из колонии.

Смотреть видеоисторию Алексея Ерыженского (рассказывает мама)

Источник: Крестьянин

Инвалид третьей группы Владимир Емельянов отбывает наказание — 7 лет колонии строгого режима — за «удар очень большой силы», который повлёк смерть потерпевшего. По версии следствия, он нанёс его правой рукой, кулаком. Однако у осуждённого отсутствуют два пальца на этой руке и, как утверждает защита, правая кисть сжиматься в кулак просто не может.

Потасовка между Емельяновым и потерпевшим, оскорбившим его супругу, произошла в Пензенской области еще в 2013 году. Тогда свидетели произошедшего озвучивали две версии событий. По одной из них, мужчины просто сцепились, держали друг друга за одежду, после чего разошлись в стороны. Спустя некоторое время соперник Емельянова упал на землю и перестал дышать. По другой версии, осуждённый дважды ударил потерпевшего кулаком по голове прямо перед тем, как тот умер.

Спустя шесть лет после трагедии уголовное дело было передано в суд. До этого ему не давали ход, поскольку экспертиза не установила каких-либо видимых повреждений на теле погибшего. Тогда специалисты пришли к выводу, что смерть наступила из-за самопроизвольного разрыва доброкачественного образования в мозгу потерпевшего.

Однако позже расследование было возобновлено. Инвалиду вменили то, что больной рукой он ударил потерпевшего почти как Майк Тайсон — с силой, превышающей пять тысяч ньютонов. Подобный удар, нанесённый по голове, может сопровождаться переломами костей черепа или трещинами в них — вплоть до образования дыры в голове. Однако, напомним, при первом осмотре повреждений на теле потерпевшего обнаружено не было. Следствие этот факт не смутил.

«Правды до сих пор нет, потому что следователи её не искали, — сказал Владимир Емельянов в ходе недавнего рассмотрения апелляционной жалобы в суде. — Они искали человека, под которого можно подогнать свидетельские показания».

Апелляционная инстанция оставила обвинительный приговор в силе.

Источник: Улица Московская

Участкового полицейского Александра Романюту осудили в октябре 2017 года за служебный подлог и мелкое взяточничество. Помимо него на скамье подсудимых оказались ещё трое сотрудников полиции.

По версии следствие, в ноябре 2015 года полицейские решили улучшить статистические показатели своей работы, для чего составили в отношении двух человек фиктивные протоколы о распитии алкоголя в общественных местах и появлении в общественном месте в состоянии алкогольного опьянения. Один из полицейских пообещал потерпевшим, нарушившим миграционное законодательство, привлечь их к ответственности по менее тяжкой статье, за что потребовал взятку.

Фиктивные документы всплыли, когда один из этих людей подал документы на российское гражданство, а миграционная служба обнаружила у него четыре административных протокола за пьянство. Два протокола были подписаны Романютой.

Участковый утверждает, что почерк и подпись на бумаге не его. Это же подтвердила почерковедческая экспертиза. Кроме того, в день подписания протоколов его не было в отделе — это подтверждают десятки свидетелей. Один из обвиняемых инспекторов, который заполнял протоколы и вписал туда фамилию Романюты, заявил в суде, что не помнит, зачем это сделал. Данные о телефонных вызовах указывают, что Романюта вообще был за пределами Озинок. Ничего из этого суд во внимание не принял. Обвинение построено на словах одного из потерпевших (второй был депортирован и не смог давать показания).

«Было семь томов уголовного дела. Прошло девять заседаний в суде. Из меня Чикатило какого-то сделали… — говорит Романюта. — Я десять лет сам проработал в уголовном розыске и знаю, как все происходит. Следователям, наверное, нужно было громкое дело. Четыре человека — ОПГ целое, группа лиц. Я двадцать лет отработал в органах, а теперь из-за какой-то ерунды непонятной — лицом в грязь. С таким приговором даже в детский садик охранником не возьмут».

Александр Романюта подал жалобу в апелляционный суд. Из полиции он пока не уволен, а только отстранен от работы. Подрабатывает таксистом. Считает, что стал жертвой той системы, по правилам которой сам работал больше двадцати лет.

Источник: Версия-Саратов

По мнению следствия, Артём долго готовился к нападению, приобрёл мачете, булаву и компоненты, из которых изготовил две бомбы. Нападение якобы планировалось 1 сентября, в День знаний. Юноша планировал отомстить педагогу за «былые обиды».

Однако в этой школе Артём не учился.

По словам адвоката, «мачете» — это старинный клинок (Артём увлекался старинным оружием), а «бомба» — безобидная самодельная петарда, которая была изготовлена «из любопытства» и год валялась дома. Адвокат говорит, что это «примитивная игрушка», которой невозможно никого взорвать. Обвинение, по его слова, построено на показания двух приятелей Артёма, которые и сообщили, что тот якобы хвастался перед ними самодельным взрывным устройством.

Как утверждали следователи, молодого человека задержали при попытке попасть на территорию школы — хотя там о планирующемся нападении ничего не знали. Адвокат заявляет, что это неправда, и Артёма задержали возле посёлка Комсомольского — молодой человек сбежал, испугавшись ареста (на время следствия ему назначили ограничение свободы).

«Мы больше года живем в этом кошмаре, вранье, провокации. Всё, кроме приговора суда, выдумка. Все правоохранительные органы — хладнокровные и лживые люди. Это всё, что я вам скажу», — заявила мать молодого человека и попросила больше не писать об этом деле.

Источник: 59.ru

Оперуполномоченный угрозыска из города Энгельса Саратовской области попытался повысить показатели раскрываемости. Он вынудил мужчину, задержанного за грабёж, взять на себя ещё три преступления — офисные кражи, которые полицейский никак не мог раскрыть.

По словам грабителя, сначала он отказался от такой «сделки со следствием». Однако полицейские якобы обещали избить его, а потом посадить в камеру, где несговорчивого преступника будут насиловать другие задержанные до тех пор, пока тот не подпишет явку с повинной.

В итоге мужчина признался в том, чего не совершал. Сказал, что в тот момент хотел одного — поскорее покинуть кабинет опера, «чтобы всё это закончилось».

Затем полицейский сфабриковал доказательную базу — сам приобрёл в магазине сувенирные бутылочки с алкоголем, похожие на те, что были украдены в одном из обчищенных офисов. Оперативник спрятал «улики» в кустах, недалеко от места преступления и сообщил задержанному, где тот должен искать «свой» схрон.

Сейчас грабитель сидит в колонии за реально совершённое им преступление. Он своевременно обратился к адвокату и рассказал о навязанных дополнительных эпизодах. В итоге оперуполномоченный уголовного розыска сам оказался на скамье подсудимых.

В суде действия полицейского, который ради галочек пошёл на фабрикацию уголовного дела, оценили так: решился на преступление «в целях искусственного повышения показателей работы» из-за «ложно понятых интересов службы». Офисные кражи, между тем, продолжались.

Источник: Версия-Саратов

Московский сварщик Георгий Шевченко в 2018 году стал обвиняемым в деле о жестоком убийстве бездомного попрошайки. По словам очевидцев, бомжа изрезал ножом некий мужчина, также не имевший постоянного места жительства. Бездомные знали его под именем Андрей.

Как заявлял сварщик Георгий, следствие выдвинуло его на роль убийцы из-за того, что ранее он уже привлекался к уголовной ответственности за покушение на кражу. Кроме того, Шевченко потерял банковскую карточку, которую, возможно, впоследствии обнаружили на месте преступления (в материалах дела она не значится).

Также свою роль сыграл эпилептический припадок, который произошел у Георгия на улице незадолго до трагических событий. А единственное, что знали бездомные об Андрее-убийце — это то, что он страдал эпилепсией. Пробив всех, кто в последнее время обращался за помощью в связи с этим заболеванием, правоохранители и вышли на ранее судимого Шевченко.

Некоторые приметы подозреваемого, например, залысина — совпали. А некоторые — рост — нет. Однако, по словам Георгия, полицейских, которые его задерживали, это не волновало. Позже он описывал журналистам методы дознания, которые, с его слов, применялись к нему в отделе.

«Я начал получать удары книгой по голове, били, как я понял, баклажкой по книге. Я задыхался, а им было очень весело. Когда я начал чувствовать, что всё, попытался прокусить пакет зубами; один ржёт, а другой говорит — смотри, чтобы он тебе пальцы не откусил, жить-то хочет, падла», — рассказал Шевченко.

В результате он дал признательные показания, от которых впоследствии отказался. В процессе сбора доказательной базы у следствия возникли проблемы — не все очевидцы с первого раза опознавали в Георгии Андрея. Однако позже они меняли свои показания.

Дело дошло до суда, где присяжные оправдали Шевченко. Это было в ноябре 2018 года. В феврале 2019 года прокуратура обжаловала приговор, и материалы направили на повторное рассмотрение, в новом составе суда. В мае 2019 года присяжные повторно оправдали сварщика Георгия, который наотрез отказывается быть убийцей Андреем.

Источник: Медиазона

Сараевский районный суд Рязанской области приговорил почти к четырём годам заключения условно девяностолетнего профессора философии Московского государственного университета геодезии и картографии Николая Рябова. В его дом, расположенный в селе Большие Можары, дважды за два года наведывались сотрудники полиции с обысками.

«Все старые мешочки мамины перетряхивали. Ну и снова нашли, ведь в прошлом году они всё не забрали. И я не выбросил — забыл уж, что где лежит, я забываться стал в последнее время, даже не всех классиков теперь могу процитировать. И не думал, что второй раз придут. Думал, что натерпелся один раз позора — всё. Но нет. И вот, нашли они. Говорят, что я снова конопли в мае насобирал и насушил. Как я её мог насобирать в мае, если она созревает в конце лета? Да и не собирал я ничего, и не сушил, мешочки эти больше тридцати лет в доме лежат», — рассказал профессор.

Интерес полицейских к сельскому дому Рябова, в который тот приезжает жить каждое лето, официально объяснили так: поступил «сигнал» о наличии у пенсионера наркотических веществ. Сам преподаватель считает, что за счёт его «запасов» конопли, заготовленных мамой для каких-то целей десятилетия назад, некоторые правоохранители второй год зарабатывают себе «звёзды» на погоны.

Источник: 7x7

Как должно быть? Доследственная проверка отвечает на вопрос, есть ли признаки преступления или нет. После этого принимается решение о возбуждении уголовного дела, об отказе в возбуждении или о передаче дела в другое ведомство.

Как происходит в реальности?

Доследственная проверка превращается в квази-расследование, когда ещё до возбуждения дела следователи пытаются понять, устоит ли дело в суде, говорит руководитель исследовательских программ фонда «Общественный вердикт» Асмик Новикова. По её словам, в этом есть свои риски. В частности, подозреваемого могут постоянно дёргать на опросы, которые де-факто — допросы, но формально ими ещё не являются. Человек на таком допросе совершенно лишён защиты и процессуальных прав.

Чтобы времени на квази-расследование было больше, а люди (как потерпевшие, так и обвиняемые) были лишены возможности участвовать в расследовании и пользоваться своими правами, сообщения о преступлении стали чаще регистрировать как обращения граждан. Юридически, объясняет Новикова, это разные вещи: по обращению расследование не начнётся никогда, работа с обращениями не предполагает ни проверки, ни, собственно, расследования. Фактически, перевод сообщения о преступлении в разряд обращения гражданина полностью исключает государственный механизм реагирования на преступление. Таким образом, следствие самоустраняется.

Если дело сложное, его предпочтут не возбуждать вовсе. Поэтому, например, часто отказывают в возбуждении дела по заявлениям об изнасилованиях или насилии сексуального характера в отношении несовершеннолетних — их непросто расследовать. Руководитель юридического департамента фонда «Русь сидящая» Алексей Федяров приводит в пример изнасилование пятнадцатилетней девочки в детском лагере в Чувашии: «Там следователь год отказывал в возбуждении дела, потому что сложно и нужно будет поработать». «Происходит сортировка задач „на входе“, когда первыми выполняются не самые главные задачи, а те, по которым наиболее вероятно получение быстрого и верного результата. Например, бытовое изнасилование примут к расследованию намного менее охотно, чем нанесение лёгких телесных повреждений, так как мелкие драки гораздо чаще происходят в присутствии свидетелей и требуют намного меньше усилий по поиску доказательств», — говорится в книге «Правоохранительная деятельность в России», изданной Институтом проблем правоприменения.

Во главу угла ставятся цифры, а не польза для человека. Руководитель проекта «Омбудсмен полиции», бывший полицейский Владимир Воронцов рассказывает случай из собственной практики. Он раскрыл кражу телефона. Виновным оказался несовершеннолетний, которому не было даже 14 лет — то есть уголовное дело возбудить было невозможно. «У начальства была установка: молодцы, поработали, но результата нет, ищите другое дело, — вспоминает Воронцов. — А мы нашли того, кто украл! Он рассказал, куда сдал телефон! У нас были все возможности, чтобы изъять телефон и вернуть хозяину. Но нам такой задачи не ставят. Начальству ни горячо, ни холодно, если я поеду. Люди скажут „спасибо“, а начальник спросит, почему я трачу рабочее время на возвращение телефонов?»

Почему так происходит? С одной стороны, потому что прекращение уже возбуждённого дела или оправдательный приговор в суде — это негативные показатели работы следственных органов. Они портят статистику и влекут за собой наказание и следователя, и его начальства. С другой стороны, единственный положительный показатель работы следователя — это количество дел, переданных в суд. В результате появляется установка: надо больше дел, но чем проще будут эти дела, тем лучше.

Как должно быть? В случае, если подозреваемый сразу признаёт вину, применяется особый порядок рассмотрения дела. Оно фактически не расследуется, суд не оценивает, не изучает доказательства, а только выбирает тип наказания. Это нормальный процесс: нет смысла запускать весь «маховик» системы, если человек не отрицает совершение преступления или если преступление очевидное. Особый порядок разгружает следствие и суды.

Как происходит в реальности?

Нередко выбор подозреваемым особого порядка — это результат давления, запугивания и других манипуляций. Главной задачей следователя становится задача склонить, надавить, пообещать более мягкое наказание, лишь бы человек согласился на «особый порядок» «Начинается „езда по мозгам“ — признайся, тебе смягчат…» — говорит бывший полицейский, адвокат Дмитрий Джулай. Пермский адвокат Иван Хозяйкин также называет особый порядок «лукавством». По его словам, «зачастую у людей просто нет другого выбора: им говорят — либо особый порядок, либо будет строгое наказание, и попробуй потом оспорить».

При ведении дела в особом порядке можно допускать любые нарушения и делать ошибки. «Это не исследуется», — комментирует сотрудник московского офиса фонда «Русь сидящая», бывший сотрудник ФСБ Денис Тимохин. Особый порядок развращает следователя, добавляет бывший секретарь суда, юрист Александр Эйвазов: «Когда человек борется, когда опрокидывает каждое доказательство следователя или молчит, „сидит на 51 статье", то следователю сложнее. А когда человек „в сознанке", то есть признал вину, то много делать не надо».

Почему так происходит? Особый порядок сильно упрощает жизнь следователя. Дело, рассмотренное в особом порядке — это почти гарантированные «галочки» в отчётах. И при этом работать почти не надо, а риск того, что дело развалится в суде (итак небольшой) стремится к нулю. Последние пять лет в особом порядке было рассмотрено примерно 60% дел. Начиная с 2017 года, доля таких дел снижается (с 65% в 2017 году до 41% в первом полугодии 2021 года).

Как должно быть? Следователь качественно и тщательно собирает доказательства по делу, восстанавливает детальную и непротиворечивую картину преступления, выявляет виновного и обеспечивает доказательства его вины. Если выясняется, что преступления не было вообще, или если следователь не смог собрать доказательств вины подозреваемого, дело должно быть прекращено.

Как происходит в реальности?

Качество следствия и уровень доказывания крайне низки
Как утверждают эксперты, часто доказательства недостаточные и могли бы быть легко оспорены, если бы система работала как должно. «Предположим, у тебя есть одно доказательство — показания человека, — приводит пример руководитель исследовательских программ фонда „Общественный вердикт“ Асмик Новикова. — Вместо того, чтобы искать других свидетелей и выявлять новые факты, следователь едет с этим человеком на место преступления и ещё раз его допрашивает. Это называется „проверка показаний на месте“. По сути, у него ровно тот же самый протокол допроса, но процессуально для суда — это уже целых два доказательства».

По словам руководителя юридического департамента фонда «Русь сидящая» Алексея Федярова, вынесение приговора только на основании слов потерпевшего стало нормальной практикой. «Берут опера ОБЭПа со взяткой от „игровиков“. Он говорит — я не для себя, а для начальника ОБЭП взял. Всё. Приговор, восемь лет лишения свободы. Ни одного больше доказательства нет. Просто — ни одного», — приводит пример Федяров.

Следователь всеми правдами и правдами будет пытаться избежать прекращения дела, даже если оно выглядит безнадёжно
Для этого, например, могут бесконечно приостанавливать и возобновлять следствие, ожидая новых обстоятельств, вынесения акта об амнистии или истечения сроков давности (тогда дело прекращается по нереабилитирующим обстоятельствам, а это не портит отчётность). «Знаете до какого бреда доходит? — рассказывает Алексей Федяров. — Мы приходим в следствие и говорим: ребят, у вас сроки выходят. Либо направляйте в суд, либо прекращайте дело. Вот обвиняемый. Следователь отказывает: нет, мы приостановим следствие в связи с тем, что невозможно обеспечить участие обвиняемого в процессе. Мы говорим: вот же он, с нами пришёл! Следак просит всех выйти и говори: „Ну, Лёша, ну я не могу прекратить. И в суд направить не могу, оправдательный будет, совсем страшно… Ну, я приостановлю — возобновлю, приостановлю — возобновлю“».

Бывший полицейский Дмитрий Джулай говорит, что никогда не предъявлял человеку обвинение, если были сомнения в его виновности. «Сейчас, я смотрю, следователи спокойно предъявляют обвинение, отправляют в СИЗО, а в суд дело направить не могут, потому что доказательств нет. И начинается бесконечное продление сроков следствия, назначение бестолковых экспертиз… Приостановить в этой ситуации тоже уже нельзя, потому что человек признан обвиняемым».

Почему так происходит?
Низкое качество следствия объясняется невысокими требованиями к уровню доказывания со стороны прокуратуры и судов. По словам Асмик Новиковой, суд сейчас «съедает все плохо расследованные дела и осуждает по ним людей, а значит: с какой радости следствию напрягаться?» Алексей Федяров подтверждает: «Сейчас в суд такие недопечёные пирожки уходят! Эта печка всё сжирает и приговоры выплёвывает».

Нежелание прекращать дела объясняется гонкой за статистикой и всё тем же страхом санкций. Мы уже говорили, что прекращение дела — негативный показатель. За это наказывают и следователя, и его начальство. Некоторое время назад важную роль при оценке эффективности следователей играл АППГ — аналогичный показатель прошлого года. «Борьба за увеличение количества направленных в суд дел — это дикая тема, — говорит Алексей Федяров. — Каждый год ты должен [был] направить в суд дел больше, чем в прошлом году. Прямых установок нет, но на любой коллегии всегда вынесут мозг тому начальнику, у которого количество направленных в суд дел снизилось». По словам руководителя проекта «Омбудсмен полиции» Владимира Воронцова, сейчас от ориентации на АППГ органы уже отошли.

«А что делать если преступлений просто не было?» — задаётся вопросом бывший секретарь суда Александр Эйвазов. Для отчётности их могут придумать — например, идут на подброс наркотиков. Наиболее уязвимые группы в этом случае — ранее судимые, мигранты, наркопотребители, бездомные и т.д.

Как должно быть? Прокурор должен проконтролировать работу следователя, проверить качество расследования и собранных доказательств, утвердить обвинительное заключение и передать дело в суд либо отказаться от обвинения. Либо - если дело расследовано плохо и неполно - вернуть его следствию. В идеале, прокуратура должна работать как хороший инструмент контроля, который не пропускает в суд плохо расследованные дела.

Как происходит в реальности? Сотрудник прокуратуры, занятый надзором, не подходит критически к представленным следствием материалам, а принимает «все минимально качественно оформленные уголовные дела к производству», говорится в книге «Правоохранительная деятельность в России», изданной Институтом проблема правоприменения. По словам руководителя исследовательских программ фонда «Общественный вердикт» Асмик Новиковой, прокуратура фильтрует откровенные нарушения в материалах дела, вечищает так, чтобы прошло в суде и не развалилось из-за процессуальных нарушений. С функцией контроля за следствием прокуратура справляется очень плохо, считает эксперт.

Почему так происходит? Во-первых, потому что число принятых решений о возбуждении уголовного дела и число дел, направленных в суд — это показатели эффективности работы прокуратуры. Во-вторых. Да, так же, как и следователь, прокурор не заинтересован в оправдательном приговоре суда — это влечёт наказание за незаконное привлечение к уголовной ответственности гражданина (бывшего обвиняемого). Однако он знает, как легко сегодня проходят через суд даже некачественно расследованные дела и, так же, как и следователь, не видит причин «надрываться».

Кроме того, прокурор, заворачивающий дело, подставляет коллегу. Ведь прокуратура должна контролировать работу следователей и на протяжении всего следствия, и после его завершения. «Если, читая обвинительное заключение, помощник прокурора приходит к выводу, что вина не доказана, то принимая решение „завернуть дело“, он очень сильно подставляет коллегу из соседнего кабинета, который отвечал за надзор над расследованием», - комментирует директор по исследованиям Института проблем правоприменения Титаев.

Как должно быть? Суд должен объективно и беспристрастно рассмотреть доводы стороны обвинения и стороны защиты, оценить все имеющиеся доказательства по делу и вынести справедливый приговор, основанный на букве закона.

Как происходит в реальности?

Единственное, за что должен бороться судья сегодня — это за то, чтобы «не создавать проблем правоохранительному конвейеру», говорится в книге «Правоохранительная деятельность в России». «Судебная система лишь заканчивает работу правоохранительных органов», — подтверждает руководитель юридического департамента фонда «Русь сидящая» Алексей Федяров.

Все важные для защиты доказательства могут быть не приняты во внимание либо отвергнуты на стадии ходатайства, рассказывает бывший сотрудник ФСБ, юрист московского офиса фонда «Русь сидящая» Денис Тимохин. «Самый вопиющий случай был в моей практике, когда я хотел приобщить диск с записью, — комментирует адвокат Дмитрий Джулай. — Судья три заседания не могла его посмотреть, всячески увиливала. На четвёртый день заявила, что суд запись не смотрел, но приобщать отказывается, а в протоколе напишем, что суд запись обозрел. И всё это под диктофон. И никакие жалобы — ни в квалификационную коллегию, ни председателю суда — не помогают».

Суд плохо анализирует и оценивает доказательства. «Судья должен смотреть на общую логичность построения доказывания вины. Обосновывать вину человека на основе всех собранных доказательств в их взаимосвязи. Этого нет. Следователь просто перечисляет собранные доказательства, потом пишут фразу: собранные доказательства доказывают вину человека. Суд это повторяет», — говорит руководитель исследовательских программ фонда «Общественный вердикт» Асмик Новикова. «Копирование обвинительных доводов сразу в приговор — столетняя практика. Есть связка следователь-прокурор-судья, которые штампуют приговоры», — утверждает Денис Тимохин.

Статья Конституции про «неустранимые сомнения в виновности лица», которые должны трактоваться в пользу подсудимого или обвиняемого, не работает. «Да, говорим. Да, заявляем. Но это абсолютно декларативный тезис», — комментирует Федяров. Его слова подтверждает пермский адвокат Иван Хозяйкин: «У меня в практике был только один случай, когда в отказе в возбуждении уголовного дела была ссылка на эту статью. Там бывший сотрудник полиции проходил по делу, и следком отказал в возбуждении дела, сославшись на эту статью. Я хотел в рамочке на стену повесить».

Вместо вынесения оправдательного приговора, судья возвращает его прокурору. «У нас были два дела, которые должны закончиться оправдательными приговорами. Они были возвращены прокурору, — рассказывает Алексей Федяров. — Судья не хочет брать на себя ответственность за оправдательный приговор и спихивает его прокурору — сами налажали, сами подчищайте. В 90-ые судья штампанул бы оправдательный не задумываясь». Такое возвращение — «суррогат» оправдательного приговора. Раньше суды могли вернуть дело на дорасследование, но теперь это запрещено. Однако, зацепившись за любой формальный недочёт, суды могут вернуть дело прокурору «для устранения недостатков». После этого мытарства могут зайти на второй круг, но «как правило, при таком развитии событий дело больше не оказывается в суде, — пишет Асмик Новикова в статье «Практики суррогатных оправдательных приговоров». Там же приводятся другие примеры «суррогатов», которые судьи используют вместо оправданий — это назначение минимально возможного размера наказания или приговаривание человека к сроку, фактически совпадающему с периодом его нахождения под стражей.

Почему так происходит?
Для судьи оправдательный приговор означает то же самое, что для следователя и прокурора — санкции. «После оправдательного приговора на судью сразу обрушивается куча проверок, в отношении него могут быть применены меры дисциплинарного характера», — объясняет бывший секретарь суда Александр Эйвазов. Алексей Федяров в подтверждение рассказывает историю из своей жизни: «Захожу в гости к своему приятелю — судье. Он грустный сидит. Я спрашиваю: что с тобой? Отвечает: председатель суда меня невзлюбил. Подряд три дела таких дал, по которым я ничего не смог сделать — пришлось оправдательный выносить. Всё, теперь ярлык - коррупционер. Наверно, убирать меня будут».

Кроме того, оправдательный приговор, скорей всего, будут обжаловать. «Когда решение судьи обжалуется выше и особенно если отменяется, это очень плохо для судьи. Они боятся санкций», - говорит Асмик Новикова. «Недавно в Новосибирске оправдали военнослужащего по делу о педофилии. Судья поняла в ходе допроса, что девочку подговорили давать нужные ответы. Она повела себя профессионально: допросила всех и вынесла оправдательный приговор. Все радовались, репостили, — рассказывает юрист Денис Тимохин. — Но после апелляции человек "заехал" лет на 12. По больной и враждебной логике прокуроров, так и должно быть: они же работали, старались, выявляли преступника».

Наконец, судьи не хотят рисковать, опасаясь «ответных мер» от тех, кто готовил и утверждал обвинительное заключение. «Почти всем есть, что скрывать. Никто не хочет рисковать карьерой и собственным благополучием. А кто мешает при складывающейся практике ведения „расследования" взять и в отношении любого судьи организовать, например, сфабрикованное дело по взятке?»— задается риторическим вопросом саратовский адвокат Елена Сергун.

«Написать оправдательный приговор сложно. Это большая ответственность, это подвиг для судьи, к сожалению. Это герои в нашей системе, это люди, которые не боятся чужого мнения, не боятся давления начальства», — отмечает бывший секретарь суда, юрист Александр Эйвазов.

Директор по исследованиям Института проблем правоприменения Кирилл Титаев говорит, что заказчика как такового нет: «Система устроена так, потому что всё просто так сложилось. Все вместе принятые решения не могли обеспечить другой конфигурации. Хотя ни одно из них в отдельности не было направлено на ухудшение ситуации. Никто не хотел зла. Никто не хотел, чтобы осуждались невиновные».

Основные механизмы, которые обеспечили текущую ситуацию, родились после реформы уголовного процесса и уголовного закона ещё в начале 1960-х годов, говорит Титаев. Изначально процесс был выстроен грамотно, но в него быстро внесли изменения: например, выделили следствие как отдельный институт, что сильно ухудшило ситуацию. По словам эксперта, количество оправдательных приговоров стабильно падало с конца 60-х и вышло на уровень в 1% к началу 90-х годов. С тех пор оно продолжало падение. Некоторый рост наметился в 2018 году, но к 2021 году он составил лишь 0,05%.

Система бережёт себя из-за денег, считает глава юридического департамента фонда «Русь сидящая» Алексей Федяров. В 90-ые «рисовать показатели было некогда и незачем — хватало того, что происходит на улицах. Затем экономическая ситуация в стране изменилась. Преступность, говорит Федяров, пошла на спад по объективным причинам.

По логике, штаты должны были сокращаться, но всё произошло ровно наоборот. Численность сотрудников системы не только не сократилась — выросла. Например, когда в 2007 году следственный комитет «отпочковался» от прокуратуры, у него возникли собственные канцелярия, кадровая служба, бухгалтерия. Прокуроры начали «обрастать» заместителями и помощниками. В каждом районе появились следователи по особо важным делам.

«Это всё — штаты и звания. Это строительство зданий, закупки, удостоверения, бланки, пошив формы. Это всё — деньги. Всё, с чего ты получаешь. Колоссальный бюджет, — комментирует Алексей Федяров. — А как его обосновывает "верхушка"? Вот какое огромное количество дел мы направляем в суд и рассматриваем! Представьте, что снизится количество дел, направленных в суд. Сколько народа надо будет уволить? Конечно, система сама себя бережёт. Она воюет за то, чтобы сохранить финансирование штатов. А для этого нужно показать кошмар».

Все элементы системы интересует один результат: чтобы приговор устоял. «Правоохранители — от оперативника до прокурора — и судьи становятся единым сообществом по выбору и доведению до обвинительного приговора „перспективных“ дел без должного взаимного контроля», — говорится в книге «Правоохранительная деятельность в России», выпущенной Институтом проблем правоприменения.

Цель системы — стабильность, говорит адвокат по сложным делам Иван Хозяйкин. В качестве примера дестабилизации он приводит отмену приговора вышестоящей инстанцией. Она означает, что плохо сработал суд первой инстанции, следствие, оперативные сотрудники. «Весь громадный штат людей плохо сработал, всем минус», — резюмирует Хозяйкин.

Адвокат и бывший сотрудник полиции Дмитрий Джулай вспоминает пример из собственной практики: вместо того, чтобы вынести оправдательный приговор, его подзащитному просто дали срок, который он уже отсидел в СИЗО. Оправдать было нельзя, поскольку это перечеркнуло бы работу, проделанную всей цепочкой — операми, следователем, прокурором, судьёй.

Элементы системы действуют в связке. Ещё одна цитата из книги «Правоохранительная деятельность в России» в подтверждение: «Прокуратура … предпринимает специальные усилия, чтобы к одному и тому же судье ходил один и тот же гособвинитель, поддерживал с ним хорошие рабочие отношения. Судья и прокурор в этой ситуации не союзники и не члены одной корпорации, они просто сослуживцы, которые встречаются каждый день и заинтересованы сотрудничать, а не ссориться».

«Не забывайте, что у нас половина населения страны живет в небольших городах и сельских районах. Там рабочий коллектив, члены которого друг друга знают», — добавляет директор по исследованиям Института проблем правоприменения Кирилл Титаев.

Хороший следователь — это кто-то вроде археолога, говорит руководитель исследовательских программ фонда «Общественный вердикт» Асмик Новикова. Шаг за шагом, аккуратно и осторожно он расчищает слои, реконструируя картину преступления. Читая протоколы допросов свидетелей, он выуживает из них информацию, которая может указывать на след. «Следователь должен идти от плоскости фрагментарных следов, проверяя их и складывая в картинку», — говорит Новикова. Однако на деле всё происходит как раз наоборот: выбирается версия, а дальше все следственные действия подстраиваются под подтверждение этой версии.

Эксперт объясняет это принципом экономии издержек, к которому стремится любая система: «Если ты можешь до бесконечности упрощать шаблон работы, ты его будешь упрощать». При этом, подчёркивает Асмик Новикова, система понимает: в подавляющем большинстве случаев это работает, и за решётку отправляются реальные преступники. Шаблон в результате упрощается всё сильнее, профессиональный взгляд замыливается, и когда следователь сталкивается с нетипичным, сложным делом, он может этого даже не увидеть и пойти проторённой дорожкой.

Затем и прокурор, и суд «съедают» плохо расследованные дела. «Зачем следствию надрываться, если ты можешь произвести минимальный набор действий и искусственным образом, не напрягаясь, собрать картину преступления?» — резюмирует Асмик Новикова.

«Для нас показательно было прокурорское следствие, которое всегда считалось элитой следствия. Сейчас это не элита, а расслабленные оформители» — считает руководитель юридического департамента фонда «Русь сидящая» Алексей Федяров.

Бывший секретарь суда Александр Эйвазов говорит, что после смены поколений судей, в судебную власть пришли люди, которые имеют очень слабое представление о праве. «Это, в лучшем случае, сотрудники аппарата суда, секретари, помощники судей. Это люди, которые не знают ничего дальше, чем канцелярия и протоколы, — говорит Эйвазов. — Они имеют дело с документацией, но не аргументируют правовую позицию как, например, прокуроры, адвокаты, общественные защитники. У того же следователя больше творчества, чем у секретаря, который через пять лет вырастает в судью, как цыпленок в бройлера».

Кто-то связывает это со съездом судей 2003 года, когда изменился курс государственной власти, говорит Эйвазов. Тогда судебную власть надо было сделать более контролируемой. Многие судьи ушли в отставку. «Остались самые „послушные“», — комментирует саратовский адвокат Елена Сергун.

«Иногда складывается ощущение, что они просто не знают, что делать, и предпочитают плыть по течению», — говорит руководитель проекта «Омбудсмен полиции», бывший полицейский Владимир Воронцов. У нас нет более развёрнутого экспертного комментария к этому пункту, но с Воронцовым сложно не согласиться: кто и зачем будет ломать то, что работает? Многие годы система функционирует именно так, и до сего момента это, что называется, «прокатывало». Отдельные люди, желавшие перемен, были не в состоянии побороть государственную махину и просто уходили. А внешняя сила — общество — до текущего момента не формулировала запроса на перемены.

В результате сейчас правоохранительные органы вместе с судебной системой — это единый и при этом автономный, изолированный от общества организм, который функционирует так, а не иначе просто потому что таковы законы выживания любого организма.